Вы наверняка слышали об одном из главных экспонатов музея-заповедника «Зарайский кремль» — фигурке бизона из бивня мамонта, узнайте больше о жизни в районе нынешнего кремля 23 — 22 тысячи лет назад и историю начала археологических исследований из эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, научным сотрудником отдела археологии каменного века Института археологии РАН, начальником Зарайской археологической экспедиции Сергеем Юрьевичем Львом.
Стенограмма эфира
М. Родин: Добрый день, в этой передаче мы уже говорили о Костёнках. Насколько я понимаю, Зарайская стоянка примерно того же времени и культурного круга, но южнее. Сейчас мы будем узнавать, как она была устроена, проводить параллели и находить отличия. Начнем с открытия.
С. Лев: Стоянку открыли в 1980 году, отчасти это было некоторой случайностью, но случайностью закономерной. Склон холма, на котором находится кремль и стоянка, размывался дождями и на поверхность выступали кремни и бивни мамонтов. Это увидела сотрудник Зарайского музея, будущая главный хранитель. Она училась в Московском государственном университете на историческом факультете, поэтому имела представление о том, что это такое и с чем может быть связано.
После её звонка Музей Москвы прислал археолога Александра Васильевича Трусова, который и стал официальным открывателем Зарайской археологической стоянки. Он провел там довольно много сезонов в 80-х годах, раскопал приличную площадь, опубликовал работы. Но надо сказать, что, например, в томе «Палеолита СССР», вышедшем в те же годы, Зарайская стоянка не упоминается.
Таким образом, получилось, что ответственность за её изучение взял на себя наш Институт археологии. Экспедицию возглавил начальник нашего отдела, член-корреспондент Российской академии наук Изря Мирханович Амирханов. С 1995 года наша экспедиция практически без перерывов ведет работы на этом славном месте.
М. Родин: Насколько я понимаю, памятник интересно расположен. Он практически целиком находится в кремле, «современном кремле», как вы, палеолитчики говорите.
С. Лев: Да, мы так и пишем наш адрес: Зарайск. Кремль. Археологам.
Это очень любопытная и уникальная ситуация. Здесь имеется сочетание двух памятников федерального значения — Зарайский кремль и Зарайская стоянка. На сегодняшний день стоянка представляет из себя шесть пунктов — шесть разных поселений, которые существовали от 23000 до 16000 лет назад. Четыре из них раскапывали с восьмидесятых годов и до последнего времени, они находятся за пределами кремля, примыкая к его стенам и к Никольской башне. Это и есть основной памятник, который стал всемирно известен своими произведениями искусства, знаменитой статуэткой бизона, вырезанной из бивня мамонта. Там раскопана площадь более трехсот квадратных метров, для палеолита это очень много.
М. Родин: А вам мешает или наоборот помогает то, что он находится на территории кремля?
С. Лев. Это вызывало определенные сложности, потому что строители кремля в XVI веке (1528-1532, княжение Василия III) разрушили часть стоянки. Бывает довольно грустно, когда видишь, сколько всего было упущено, но с другой стороны они сохранили стоянку. Есть утраченные участки, есть очень хорошо сохранившиеся, а иначе была бы здесь какая-нибудь городская застройка, которая могла бы разрушить всё.
Из последних новостей. В 2016 году, в рамках научной реставрации Зарайского кремля, должны были сделать подсветку стен. Музей пригласил археологов для наблюдения за этими работами, и было обнаружено еще два новых памятника, теперь уже внутри Зарайского кремля. Причем мы до этого там били шурфы и никуда не попали, а тут такая удача — классические площадки так называемой костенковско-авдеевской археологической культуры.
М. Родин: Я как раз хотел задать вопрос: что такое археологическая стоянка?
С. Лев: Для начала расскажу, что это за культурное явление – костёнковско-авдеевская археологическая культура. Она является частью более глобального явления, получившего название восточный граветт. Это памятники от Австрии и Чехии и до наших территорий — довольно большая зона, которая была приледниковой тундростепью.
М. Родин: Всю эту территорию охватывала примерно одна культура?
С. Лев: Они были близки в культурном плане, но безусловно различались, потому что расстояния довольно большие. Мы говорим о материальной культуре, о том, что сохранилось. Это в первую очередь кремневые изделия, на типологии которых основаны наши выкладки. Также играют немаловажную роль произведения искусства.
Мы объединяем в костёнковско-авдеевскую культуру определенную группу людей. Она так называется по эпонимным памятникам. Это «Костенки-1» слой-1 и стоянка Авдеево. Когда люди приходили на то место, где они планировали жить, то строили поселения по единому шаблону, который был у них в голове. Представьте себе, 23 тысячи лет назад они знали, что нужно поставить линию из 5-8 очагов метр диаметром и полметра глубиной на расстоянии примерно двух метров друг от друга. Причем, что любопытно, они всегда строили их в одном и том же географическом направлении – с северо-запада на юго-восток. Их охватывали эллипсом полуземлянки, такие углубленные жилища восьмеркообразной формы, иногда чуть более вытянутые как у нас в Зарайске. Соответственно, вся площадь между входами в землянки и очагами являлась жилой площадкой, где они активно жили, кололи кремень, рыли ямы в больших количествах. Эта культура вообще характеризуется большим количеством глубоких ям разных типов. Самые классические — так называемые ямы-хранилища. Представьте себе углубление 60 см диаметром и глубиной 1-1,5 м.
М. Родин: Настоящий погребок получается.
С. Лев: Да, погребок, причем в ряде случаев мы обнаруживаем их перекрытыми лопатками мамонтов — такие своеобразные крышки. Любопытный момент, что в большинстве лопаток в центральной части имеется отверстие примерно 10 см диаметром. Для чего оно использовалось — большой вопрос, может быть для проветривания, может быть для того чтобы удобнее было открывать эту крышку, но факт остается фактом.
М. Родин: Получается, Зарайская стоянка – это набор таких вот стойбищ, который вы описали. Сколько их там штук вообще?
С. Лев: На сегодняшний день это шесть пунктов, причем ряд из них являются многослойными поселениями. Это значит, что на конкретное место люди приходили неоднократно, причем это могло происходить на протяжении многих тысячелетий. Например, мы это фиксируем на нашем основном памятнике «Зарайск-А».
Самый нижний культурный слой – это такая же линия очагов, но они немного отличаются от классических костёнковских. Любопытный факт: когда люди уходили, они каждый очаг засыпали красной краской, охрой.
М. Родин: Это какое-то ритуальное действие?
С. Лев: Может быть, они хотели сказать о том, что вот мы уходим, а огонь остается гореть, может быть что-то иное.
Затем, после небольшого перерыва, у нас есть второй культурный слой. Это классическая костёнковская площадка с очагами и землянками.
Потом мы наблюдаем довольно большой перерыв. Если климатически смотреть, то на это время приходится максимум валдайского оледенения 15-20 тыс. лет назад. Становится максимально холодно, и геологически, на нашей стоянке, он маркируется целой серией генерации мерзлотных трещин. Эти трещины пробивают нижележащие объекты культурного слоя, например раздвигают ямы и очаги.
После этого трещины замываются, заполняются грунтом, проходит время и через 2-3 тысячи лет люди вернулись на это место. Они увидели рельеф, где эти мерзлотные трещины уже были почти нивелированы, но на месте жилищ, на месте больших ям остались углубления, просевший грунт. Люди благополучно использовали это для своих нужд, например поверх одной из землянок, точнее углубления от нее, люди, пришедшие 19000 лет назад, сделали большой склад каменного сырья.
Любопытный момент — люди были очень связаны с выходами кремня, в Зарайске у них проблем не было, потому что река Осетр прорезает меловые отложения карбонового периода и в них выходит жила кремня. Они в любой момент могли спуститься к реке и выбрать нужные им желваки. В Костёнках и в Авдеево ситуация иная, выходы кремня находятся за 50-60 километров. Это оказывало большое влияние на кремневую индустрию: в Зарайске не экономили, а в Костёнках и в Авдеево любую пластину, любой нож использовали по максимуму, они становились довольно небольшого размера, с большим количеством следов переиспользования, реутилизации.
М. Родин: Вы описали ситуацию, когда люди возвращаются на одно и то же место, иногда даже через несколько тысяч лет, после оледенения. А вообще, эти стоянки сезонные или они постоянные и долговременные?
С. Лев: Это большой вопрос, на протяжении XX века археологи довольно много спорили на эту тему. Есть даже такое мнение, что были некие палеолитические деревни, потому что и в Костёнках («Костёнки-1», слой-1) и в Авдеево, и на ряде других памятников подобные структуры с линией очагов и землянками группируются. Вот одна и рядышком другая такая же структура имеется. Возникает вопрос: существовали они одновременно, или это были поселения, существовавшие один сезон, а потом они пришли на следующий год или через несколько лет и сделали поселение рядышком?
Прямого ответа на этот вопрос нет, хотя на примере «Зарайска-А» мы можем сказать, что здесь скорее второе. Люди приходили на это место и существовали эти комплексы не одновременно, потому что у нас Зарайске они наслаиваются один на другой. Есть еще некоторые доказательства сезонности.
Вообще есть довольно много методов определения, в какой сезон бытовал тот или иной памятник. Это можно сделать по зубам жвачных животных — по срезу посмотреть, в какой сезон данное животное погибло.
Кроме того у нас есть еще некоторые косвенные методы, те же мерзлотные трещинки, точнее сезонные растрескивания. Например, есть один большой костёнковский очаг, в который они клали большие камни, которые использовались потом для подогрева кипячения воды, для других целей. Топили они костью, вокруг была тундростепь, и дерева было мало. Этот очаг постепенно забивался углем и в какой-то момент забивался полностью. Они этот уголь вычищали, куда-то оттаскивали и выбрасывали, высвобождая пространство для вторичного использования. Поскольку температура в очаге была очень высокая, стенки и дно прокаливались, это видно в качестве такого бордового интенсивного цвета. Поэтому мы можем четко зафиксировать, где была стенка очага. А когда они выкапывали и выбрасывали этот костный уголь, они не всегда доходили до изначальной стенки и в некоторых случаях у нас две обожженные стенки, а иногда и три. Это говорит о том, что очаг переиспользовался.
Теперь возвращаемся к вопросу о сезонности. В некоторых случаях мы видим, что между одной и второй обожженной стенкой прошла маленькая мерзлотная трещина, которая заполнена чистым песком. Это уже показатель, потому что могло случиться только зимой — по плотности грунта она разошлась, а весной была замыта. Переиспользование говорит о том, что люди пришли на следующий сезон, и скорее всего еще не раз.
М. Родин: Они приходили весной и уходили осенью?
С. Лев: Может быть и наоборот, это довольно сложный вопрос. Однозначного ответа здесь нет, землянки перекрыты бивнями, шкурами, деревянными конструкциями, поэтому, по логике вещей была зима, нужно было прятаться, утепляться. Косвенное тому доказательство — наличие очажных камней, которые мы встречаем на дне землянок. Предполагается, что они использовались для обогрева.
Любопытно, что очаги у нас как некие печи — забиты камнями. Камни они использовали двух типов: песчаник и пироксенит. Второй — тот самый камень, который мы на сегодняшний день используем в банях для обогрева, потому что он долго остывает и мощно держит тепло.
М. Родин: Вот вы подробно рассказали про очаг, как его использовали, описали эту структуру микро-деревеньки: 5 очагов в ряд, вокруг них полуземлянки. Расскажите про сами землянки, как они устроены и что можно понять про жизнь этих людей, про семью.
С. Лев: Землянки бывают различными: в Костёнках это яма, имеющая восьмеркообразную форму, причем первое кольцо восьмерки направлено к очагам и чуть меньше. Глубина их всегда порядка метра, если посмотрим на землянку в разрезе, то можем увидеть небольшую ступенечку, которая от входа опускается к задней части. В ряде случаев в тех же Костёнках наблюдается огромное скопление бивней мамонтов в землянке, которые как бы костром упали вниз. Это может свидетельствовать о том, что они держали некий шатер, перекрытый шкурами.
В Зарайске ситуация выглядит немного иначе. Это довольно вытянутые конструкции, длиной порядка пяти метров, шириной и глубиной в метр. Интересно, что в двух случаях из семи эти землянки были переделаны из мерзлотных трещин. Их генезис довольно сложный, видимо изначально они были мерзлотные, потом замывались водой, и когда люди пришли на это место, то увидели небольшие прогибы глубиной около полуметра, и использовали рельеф в своих целях.
М. Родин: Чтобы лишнего не копать, решили воспользоваться этими овражками?
С. Лев: Тут надо понимать, что это два из семи случаев, то есть в пяти случаях они копали. Мы даже знаем, чем копали, у нас были находки этих вещей — довольно массивных мотыг, сделанных из бивня мамонта. Длина их порядка 30 сантиметров, конец выполнен как у современного тесла — он слегка закруглен и заострен. По расчетам, они выкапывали очень большой объем земли. Если его плавно распределить по всей площади поселения, которая в среднем 800 м2, то получится слой в 10 см.
Возвращаясь к планировке, их входовая часть, обращенная в сторону очагов, в Зарайске всегда была маркирована по дну, где было круглое пятно из охры с углем, 50см в диаметре и толщиной 3 см. Вероятно, оно имело какой-то символический смысл.
Охра использовалась активно и много. Иногда это целые жилые поверхности, которые она маркирует, иногда это отдельные комочки разного цвета. В некоторых случаях она была смешана с глиной и обожжена, то есть мы здесь видим первые свидетельства использования глины.
М. Родин: Получается, они полы ею выстилали?
С. Лев: Я бы так не сказал, скорее было нечто технического плана — охра обладает некими антисептическими свойствами. Известно, что она использовалась при обработке шкур — нужен был большой объем. Скорее всего, после этого она просто высыпалась на тот уровень, на которым они жили и работали, маркируя для нас дневную поверхность. У нас имеется довольно много таких микросюжетов, когда мы можем приблизиться к самому человеку, преодолеть разрыв.
Вот пример: древний человек сидел на шкуре и делал пластины для производства орудий. Чтобы сделать пластины нужно изначально обработать желвак кремня в совершенно особой, бифасиальной технике, сделать пре-нуклеус. Для этого они снимали большие широкие отщепы, удаляя меловую корку с желвака, после этого они снимали пластины, и дальше уже идет совершенно другая технология.
Есть интересный момент, откуда мы и знаем про шкуру. Закончив, мастер взял эту шкуру и аккуратненько вытряхнул все в мерзлотную трещину, причем все легло в обратном порядке: сначала он снимал большие отщепы, они оказались наверху, потом вся мелочь, она оказалась внизу. Мы все это тщательно извлекли, 5000 фрагментов, и потом смогли даже сложить, реконструировав форму желвака, которая была изначально. Метод называется ре-монтаж — восстановление технологии по тем остаткам, которые мы видим.
М. Родин: То есть по этой находке вы смогли восстановить всю цепочку, микросюжет. К слову, вы сказали, что землянки были 1х5 метров, очень узкие. Видимо там только ночевали?
С. Лев: Думаю да, потому что жить и функционировать внутри не представляется возможным. Кроме того, на дне у нас обычно не бывает никаких следов работы с кремнем. Дно опять-таки маркировано охрой и углями, там встречаются редкие крупные находки: большой нуклеус, большой кусок охры, какая-нибудь крупная пластина или орудие, лежащее около края землянки.
М. Родин: А как там люди жили? Землянки небольшие, сколько туда народа помещается по вашим подсчетам? Может нам что-то скажет про состав семьи?
С. Лев: Да, может быть, потому что вопрос сложный, и кроме размеров землянки других показателей у нас, к сожалению, нет. Можно исходить из размеров этого объекта 1х5 метров, 1,5-2 метра в высоту, учитывая конструкции перекрытия из шкур. Скорее всего, это было спальное место, и скорее всего для семейной ячейки — двое взрослых и пара детей там вполне могли поместиться. Пол должен был быть покрыт шкурами, в некоторых случаях мы их фиксируем. Понятно, что органические останки чаще всего не сохраняются, но когда охотники снимают шкуру пушного животного, в ряде случаев вместе со шкуркой снимаются пальцевые фаланги. Вот такие фаланги песцов мы находим в землянках в привходовой части.
М. Родин: А насколько там быт был развитый?
С. Лев: Я думаю, что вполне налажен. Надо понимать, что эти имели время на искусство, а значит, они не были заняты исключительно добыванием пищи и выживанием, у них было свободное время для некой самореализации. Конечно, это мы считаем его искусством, а для древних людей оно, вероятно, значило нечто сакральное.
У нас есть прекрасный сюжет, связанный со статуэткой бизона из бивня мамонта. Это совершенно уникальная вещь, она сейчас экспонируется в Зарайском музее, уже успела побывать в Британском музее на выставке посвященной искусству каменного века. Вещь уникальная по своей реалистичности, это статуэтка примерно 16 см в длину, у нее прорезаны глазки, ноздри, рога, сделана челочка, копытца проработаны, ноги разделены. Это реальный шедевр, просто Микеланджело в палеолите. Аналогов нет, не только у нас.
М. Родин: А как же Венера?
С. Лев: Венера у нас тоже есть, но это довольно распространенное явление, от Франции и до Сибири. Они, безусловно, везде разные. Но такой вещи, как эта статуэтка бизона, шедеврально выполненной, нет нигде. Она опередила свой стиль, стиль реализма, на 7-10 тысяч лет. Он появляется в Мадлене Франции, но даже там прямых аналогов этому нет.
Но также очень важен контекст находки, мало того что она была положена в яму-хранилище, в этой яме был специально сделан некий подиум, треугольная платформочка, которая приподнималась над полом ямы. Пол прокопали чуть глубже и оставили возвышенное место, куда положили статуэтку. Скорее всего, она была накрыта шкуркой песца, потому что рядом была встречена фаланга. Статуэтку покрасили охрой с одной стороны и покололи острым предметом с другой. Также отломали две ножки, чтобы наверняка не сбежала, и воткнули в шею заостренную косточку, возможно символизирующую некое копьё, после чего засыпали яму охрой и закрыли лопаткой. Мы здесь можем пронаблюдать полный охотничий ритуал и главное – реконструировать его, что абсолютно уникально для этой эпохи. Этнографические аналоги – те же индейцы Северной Америки, которые рисовали изображения бизонов, кололи их копьями в процессе танца, что означало успешную охоту в будущем.
М. Родин: Тут мы выходим на взаимоотношения с животным миром. Мы говорим о том, что все эти землянки построены из мамонтовых костей, но говорит ли нам это, что они охотились на мамонтов?
С. Лев: Вопрос исключительной сложности, наши коллеги ведут баталии уже многие десятилетия. Была ли охота на мамонтов, люди ли выбили всех мамонтов? Окончательных ответов нет. Безусловно, охота была, тому есть прямые свидетельства.
Например, в Сибири есть такое местонахождение, памятник Луговское, где был найден скелет мамонта, в позвоночник которого был воткнут наконечник, причем костяной, с кремневыми вкладышами по краям. Осталась выемка от этого наконечника и два вкладыша застряли в позвоночнике мамонта. Это прямое свидетельство, это говорит о том, что он был добит этим самым инструментом. Есть такие находки и в Костёнках, но наиболее массово на сегодняшний день они представлены Янской стоянкой, это самая северная палеолитическая стоянка, недалеко от устья реки Яна. Это десятки случаев поврежденных костей мамонта кремневыми орудиями.
То есть охота была, другой вопрос, каким образом она осуществлялась. Известный палеонтолог, кандидат исторических наук Евгений Николаевич Мащенко, который работает с нашими коллекциями, нам рассказывал, что мамонты примерно как и слоны жили семейными группами, и если на нее происходит агрессия, большой стресс, она просто покидает место, где обитает, это много квадратных километров. Другая группа может сюда не прийти на протяжении долгого времени. Это один из возможных сценариев, возможно все было несколько иначе, но в любом случае мы предполагаем, что древние люди добывали кости мамонтов из так называемых мамонтовых кладбищ. Это могла быть излучина реки, куда замывались по весне туши погибших животных и там накапливались, это могли быть минеральные источники, куда они приходили для того, чтобы поесть солей и глин. В ряде случаев они просто проваливались и тонули. Поскольку это происходило тысячелетиями, то кости накапливались. Люди всегда знали подобные места и часто крупные стоянки приурочены к подобного рода местонахождениям.
Что касается Зарайска, пока мы естественное местонахождение в окрестностях не нашли, но оно могло не сохраниться.
М. Родин: Естественное месторождение мамонтов, хорошо звучит.
С. Лев: Местонахождение конечно, но мы предполагаем, что большую часть костей они приносили, особенно учитывая то, что это было основным источником топлива.
М. Родин: В этом году вы нашли целый череп, насколько я знаю.
С. Лев: Да, это довольно нередкая находка. Черепа встречаются регулярно, но обычно их сохранность в культурном слое Зарайской стоянки довольно печальная, они полностью раздавлены и мы можем сказать, что вот это вот серое пятно – это остатки черепа мамонта. Зубы сохраняются несколько лучше, а если череп попадает в заполнение землянки или какой-нибудь ямы, то сохранность может быть вполне приличной, его даже порой можно извлечь. В этом году, к сожалению, был промежуточный случай, то есть не совсем плохо но и не настолько идеально, чтобы можно было его извлечь. Тем не менее, случай довольно показательный — череп мамонта находился практически около входа в землянку, которую мы нашли. Это новый памятник, открытый в Зарайске, он носит название «Зарайск-И». Череп был вкопан в грунт снаружи землянки, но его части потом сползли в землянку вместе со слоем, они попали в заполнение ее верхней части, это говорит о тафономических процессах.
Самое главное, что до того, как они его туда вкопали, они сделали некий клад. В одну из альвеол — тех отверстий, которые остаются после извлечения бивней мамонта, древние люди заложили порядка 15 орудий из кремня, это резцы, скребок, нож и один из очажных камней. Причем заложили довольно глубоко, мы совершенно случайно нашли его.
М. Родин: А по его устройству можно понять, это клад или вещи просто сложили на время, как в комод?
С. Лев: Есть два варианта: или кто-то туда положил эти вещи, а потом череп закопали в землю и об этом уже не вспомнили, или это было намеренно и с каким-то большим глубоким смыслом.
Это не единственный клад на Зарайской стоянке, мы выделяем так называемые кладиковые ямки – небольшие, диаметром и глубиной около 20 см, обычно туда клали практически идеальные (то есть прямые, широкие, с острым завершением) пластины довольно большого размера — заготовки для будущих орудий. Причем клали ряд из 10 штук, а потом перпендикулярно ряд еще из 10 штук. Таких кладов у нас, на сегодняшний день, три точно есть, и был еще один сюжет в 2004 году, связанный с черепом мамонта, когда между бивнями были заложены кремни. Порой кладиковые ямки на других стоянках использовались, чтобы хранить там особо ценные вещи, например статуэтки – палеолитических венер. Эти ямки довольно часто засыпались красной краской – охрой.
М. Родин: А что мы еще можем про «социалку» этих людей понять по археологии? Вы сказали, что в землянку, вероятно, поместятся 4 человека – 2 взрослых и 2 ребенка, то есть они жили, скорее всего, уже малой семьей, но тем не менее в группе из примерно сорока человек.
С. Лев: Понятно, что это абсолютно условные подсчеты, потому что у нас нет никаких физических данных для подсчета. Я хотел бы остановиться ещё на одном моменте: в одной из землянок на дне около входа в процессе промывки культурного слоя была обнаружена интересная вещь – молочный зуб ребенка, который у него выпал и остался лежать. Поэтому мы можем сказать, что дети были, и что они жили, чем-то занимались в землянках. Что реальное дно жилища было именно на том уровне, который мы и предполагаем.
М. Родин: А другой антропологии у вас нет? Нигде рядом не хоронили кого-нибудь?
С. Лев: Рядом – возможно, но там где жили, они не хоронили. Могли похоронить, например, в двухстах метрах в стороне, и мы просто этого не нашли, или не сохранилось. А могло быть, что за сезон никто не умер, они переместились на другое место, и кто-то умер там или в пути, его похоронили там, где археологический памятник отсутствует. Найти такого рода погребения – это большая удача и редкость для нашей культуры. Есть погребение в Костёнках, близки в культурном плане погребения в Дольни- Вистонице. Там вообще удивительное тройное погребение, о котором много писали, потому что там люди лежат в интересных позах, но у нас пока антропологии нет.
М. Родин: То есть антропологический тип понять мы не можем?
С. Лев: Можем.
По этому зубу у нас сделана полная реконструкция, это человек современного вида (homo sapiens sapiens), причем типологически эти зубы показывают максимальную близость с антропологией Центральной Европы, тем же самым Дольни-Вистоницам.
М. Родин: То есть примерно одинаков не только культурный, но и антропологический ареал?
С. Лев: В общем и целом да. Конечно, нужно больше данных, крайне желательно было бы сделать генетику, тогда было бы больше уверенности.
М. Родин: Хорошо. А вот вы упоминали бизона, песцов. Мы можем сказать, на кого они охотились, чем они жили?
С. Лев: Культура у нас называется «культура охотников на мамонтов». Я уже говорил, что, наверное, охотились, скорее всего на отбившихся от стада или раненых животных. Но основным источником питания для них, вероятно, служили копытные. У нас есть костные останки бизона, но в малом количестве. В этом году, кстати говоря, мы нашли практически полный позвоночник бизона. Мы его законсервировали, будем раскапывать в следующем году, потому что он уходит в стенку раскопа. Находили челюсть лошади на «Зарайске-Би», это однослойное, самое молодое поселение, датируется шестнадцатью тысячами лет до наших дней. Были волк, пещерный медведь, возможно пещерный лев. Встречаются кости птиц: это гусь, чайка, тетерев. Есть даже рыба.
М. Родин: Это всё в пищу использовали?
С. Лев: Не понятно. В случае птиц это могли быть и перья для украшений или ритуальных целей. Часть костей птиц использовалась и в качестве орудий, это так называемые игольники из полой части длинной кости, обрезанной с двух концов. Игольник, это условное название, понятно, что они могли в нем хранить иголки, а могли не хранить. В некоторых случаях эти предметы орнаментированы, интересный орнамент — так называемый костёнковский крест. Во всех памятниках культуры он присутствует.
По всей видимости, основным источником пищи служили именно копытные, но их костей очень мало. Есть северный олень — одна кость на всю стоянку. Мое мнение — все эти кости пошли в топку, поэтому мы и не можем найти большего.
Поскольку мы имеем ритуальное захоронение статуэтки бизона, то видимо бизон на них имел какое-то тотемное или охотничье значение.
М. Родин: Вы упомянули, что самая молодая стоянка датирована 16000 лет до наших дней. Мы можем понять, как эта культура закончилась? Они однажды больше туда не пришли или со временем развились и видоизменились?
С. Лев: Сначала по поводу видоизменения. Довольно долго считалось, что эта культура — некий граветтийский эпизод на Русской равнине, который существовал пару тысяч лет (21000-19000 до н.э.). Потом были найдены новые данные, которые сильно омолодили это явление.
Если мы говорим о более ранних памятниках с классическими жилыми площадками, то уже через несколько тысяч лет, когда они преодолели максимум оледенения, структура поселений меняется. Мы уже больше не видим глубоких ям, отсутствуют землянки, очаги становится гораздо меньше. Это небольшие такие линзы 30 см в диаметре. Жилища уже другие, это слабо углубленные, округлые конструкции. Мы их фиксируем именно за счет того, что их борта и дно маркирует уровень красной краски охры. Большое количество костей мамонта, в некоторых случаях это даже челюсти, выложенные в рядочек. Целиком, как например в «Костенках-11», такие структуры не сохранились, и мы можем только предполагать, что возможно и была некая структура из костей, возможно, это были жилища.
М. Родин: А как определить, они эволюционируют, или это другие люди пришли? Преемственность сохраняется?
С. Лев: Что касается материальной культуры, того как они изготавливали орудия — это для нас ключевой момент. Она не менялась, они делали те же самые вещи, причем в некоторых случаях они были исключительно сложные, как например нож костёнковского типа, который требует глобальной концепции в голове, это целый ряд технических приемов, который не известен в других культурах. Они продолжали их делать на протяжении всех тысячелетий, вплоть до момента 16 тысяч лет назад. При этом отсутствуют землянки, отсутствуют очаги, структура поселения меняется.
Что касается самого позднего периода, 16 тысяч лет, это уже потепление. Формируется погребенная почва, с которой связан культурный слой, это доказывается и споро-пыльцевым анализом и геологией. Климат меняется, становится теплее. Ямы они к тому моменту перестали копать совершенно. Вот насколько они были углублены под землю — мебели не было, все хранилось под землей, теперь все наоборот, появляются легкие наземные конструкции типа шалашей и чумов. Маленькие ямки 5-10 см возможно связаны как раз с конструкцией этих самых жилищ.
Все переходит на поверхность. Возможно, это было связано с обводнением, возможно с мерзлотой. Пока до конца этот вопрос не решен, но люди остались те же, технологии остались те же, типология вот в самом финале меняется, у нас появляются немного другие типы вкладыша охотничьего вооружения, но в целом вся концепция остается прежней.
Куда они делись — вопрос открыт, потому что сама по себе эта культура не имеет прямого продолжения. Нет какой-то жесткой преемственности, но существуют некоторые культуры, которые продолжают традицию производства больших широких пластин. Говорить о том, что вот они, эти люди, они изменились и стали теми, кем стали, мы к сожалению не можем. Изменилось все: изменился климат, исчезли мамонты, исчезла та ситуация, в которой они существовали в течении семи тысяч лет, к которым они были приспособлены идеально, и эти коллективы распались, преобразовались во что-то другое. Может быть, генетика когда-нибудь нам даст ответ.
М. Родин: Я вот о чем думаю: 16000 лет назад – это слишком рано для того, чтоб пришли, скажем, земледельцы и выдавили. Но с другой стороны, если климат поменялся, то может они просто ушли в другое место?
С. Лев: Возможно, но на этой территории появляется уже другие культуры, которые их замещают. Я уже говорил о том, что есть некое продолжение — чуть более поздние культуры, которые наследуют часть их технологий, но поскольку там сохраняется только кремень, то мы пока не можем делать выводов.
А потом ситуация кардинально меняется — настает мезолит, заканчивается плейстоцен. Идет глобальное потепление: тают ледники, исчезают виды мамонтовой фауны и приходят небольшие семейные группы, которые кочуют, строят легкие наземные жилища и имеют совсем другую материальную культуру. Видимо они не были автохтонными — пришли откуда-то.
М. Родин: А насколько сейчас раскопана стоянка? Можете представить, насколько вы открыли этот комплекс?
С. Лев: Мы можем представить, что работы здесь еще лет на сто или на сто пятьдесят. Археология мыслит большими категориями.
М. Родин: Открыто шесть комплексов, а сколько тогда еще под землёй?
С. Лев: Они, конечно, открыты, но раскопаны лишь частично. С 2016 года мы начали работы в самом кремле. До этого мы не предполагали, что там есть культурный слой, а сейчас выяснилось, что там как минимум два, а может быть и три полноценных комплекса костенковско-авдеевского типа.
Сейчас у нас есть три очага вдоль стен, есть две землянки и есть понимание того, что эти комплексы выходят и за стену. Перспективы грандиозные и мы надеемся, что будем работать на протяжении еще многих десятилетий. Это прекрасно сочетается с тем, что идет научная реставрация Зарайского кремля, и без археологов здесь никак. Тем паче, что работы ведет музей-заповедник Зарайский кремль, с которым нас связывают давние дружественные отношения, и где хранится вся коллекция, раскопанная на Зарайской стоянке. Это наша изначальная концепция, вещи должны храниться там, где они были раскопаны. Музей открылся в новом здании в 2014 году, мы полностью сделали новую экспозицию и теперь там есть зал, посвященный Зарайской стоянке.
М. Родин: Сама стоянка не музеефицирована, насколько я знаю, в отличие от Костёнок.
С. Лев: Пока, к сожалению, нет, но концепция модификации у нас была буквально с 90-х годов. Когда мы заканчивали раскопки, мы не разрушали то, что остается, оставляли некоторые наиболее показательные разрезы, оставляли большие бивни мамонтов, которые упали в землянке, и потом каждый год консервировали все песком. Завозили камазами песок и засыпали все подчистую, чтобы потом в любой момент можно было это вскрыть и сделать музеефикацию участка стоянки. Это может быть сделано в любой момент. Может быть, имеет смысл это сделать внутри кремля, как хотел бы музей, но тогда потребуется еще несколько лет, чтобы раскопать достойной музеефикации участок, как это сделано в Московском кремле.
Источник: https://vk.com/@rodinaslonov-zaraiskaya-stoyanka